читать дальшеПотому, что с недавних пор вся эта помпезная шумиха вокруг блокадных событий вызывает у меня только одно чувство - гнева и ярости. Фашизм - зло, и это обсуждению не подлежит. Подвиг осажденного города бесмертен, и ничто этого не умалит.
Но у меня нет слов по поводу цинизма и некомпетентности правительства, которое такое допустило. Вдумайтесь! Не месяц, не год! Почти два с половиной года! С потерями в несколько тысяч мирного населения ежедневно! И что, за все это время никто ничего не мог сделать, чтобы изменить ситуацию?! Или чтобы ее не допустить? Нет, может быть, ситуация была объективно такова, что остальные варианты были еще хуже. Но в этом меня пока никто не убедил. А я сама - я, извините, не верю. И, повторяю, у меня нет слов по поводу тех, кто в сорок первом такую ситуацию допустил, а также тех, кто со времен моего детства использовал блокадное время как повод попрекнуть меня тем, как я нынче хорошо живу! Будто это их заслуга. Вот как быть патриотом в такой стране? Что думать о людях, которые на нашей северной территории устраивать зимнюю олимпиаду в летнем курорте?! Недавно тут с гордостью отчитывались по ТВ, что 800 миллионов рублей направлены на выплату пенсий. А на олимпийские объекты направляются миллиардные суммы. Если бы эти деньги ушли на то, чтобы каждой бабушке выплатили еще три тысячи к ее нищенской пенсии - я бы гордилась своей страной. Если бы эти деньги ушли на то, чтобы поднять зарплату врачам и учителям - я бы гордилась своей страной. Если бы они были вложены в промышленность и производство, в новые рабочие места и новые товары - я бы гордилась своей страной. А сейчас, извините - вот правда, что тут сказано про старуху-лесничиху и ее связи.
28.01.2014 в 21:40
Пишет Тихе:История в несвободном архаичном обществе - это сфера сакрального, а сакральному нельзя задавать вопросы, можно только поклоны бить. Сфера сакрального допускает только две формы выражения: железобетонный официоз и по-настоящему кощунственные карнавальные переодевания в "форму тех лет". Обе формы не предполагают живой мысли и живого чувства. (с) из ЖЖ
28.01.2014 в 23:27
Пишет Модо:О когнитивных искажениях
Нет и не может быть ничего, что не может быть рационально понято, осмысленно и обсуждено. Это есть альфа и омега интеллектуальной дисциплины.
28.01.2014 в 19:37
Пишет Aono:Скобейда как зеркало советского реваншизма
читать дальшеФрррр.
Прочитал историю про ТВ Дождь и вопрос "Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы спасти сотни тысяч жизней?"
Прочитал мнение по этому поводу Скобейды. Вот это вот все вида "они нарушают табу! Либералы нарушают табу!!! Некоторые вещи нельзя обсуждать, о них нельзя даже задумываться!"
Нетушки.
Нет таких вещей, о которых нельзя задумываться. И уже поэтому нет таких вещей, которые нельзя обсуждать.
Вы думаете, это ТВ Дождь, либералы воспитали ту аудиторию, которая на 54% ответила "да, Ленинград надо было сдать"? Нет, их воспитала Скобейда. С постановкой вопроса "об этом вам запрещено думать". Ведь если вам запретить думать "да", то можно не объяснять, почему "нет". Почему Ленинград нельзя было сдавать? Что бы изменилось, если бы мы сдали Ленинград?
Можно думать о том, не была бы немецкая оккупация благом для России, и даже задавать этот вопрос вслух. Честно, я долго думал над этим вопросом - и пришел к тому, что можно. Нужно. Потому что иначе рано или поздно вырастет поколение, которое не поймет, почему нельзя - и оно это спросит. А мы (вы, они - кто-то, для кого это священная истина) - не найдемся, что ответить. Мы не знаем. Мы никогда об этом не думали. Нам не было надо. Ведь нам поставили табу, а когда табу - думать уже не нужно.
Ну как, что бы изменилось. Развалилась бы вся северная линия фронта. Те войска, которые отвлекались на блокаду, пошли бы на юго-восток от Ленинграда. После того, как прошли бы на северо-восток, до неважного городка Мурманска. Потому что сотни тысяч жизней, населяющих Ленинград, не сказать чтобы были бы сильно спасены.
Это мне Скобейда объяснила? Это я книжки читал. Это я думал - можно ли было сдать Ленинград. Можно ли было сдать Москву. Стоило ли сдать Москву в 1812-ом. Можно ли есть детей.
Да, какого черта - я моральный урод, мне не очень доступно понятие патриотизма, я насекомое, мне "неведомо понятие общего: общего дела, общего блага, Родины, долга."
Но знаете, положа руку на печень - что-то подсказывает мне, что, если ради того, чтобы и дальше можно было не задумываться о понятии ОБЩЕГО дела и ОБЩЕГО блага, Скобейде понадобится положить меня, любителя задумываться о странном, в психушку и обдолбать там галопередолом; если ей для этого понадобится закрыть любой телеканал, запретить любую книжку, которая даже хотя бы ставит такой вопрос; если ей для этого понадобится ввести лесоповалы для тех, кто задается вопросом - она не задумается ни на секунду. Больше того, я сейчас зол и нетерпим - я думаю, что она не задумается даже не то что "если ей это понадобится". Она не задумается, если у нее просто возникнет такая возможность.
Потому что, на моей памяти, все, кто говорят о понятии общего дела и общего блага, говорят на самом деле о своем деле и благе, которое, ради их же блага, должны разделять все (и в этом его общность).
Иначе - см. выше.
Ну и да, я могу ответить на вопрос Скобейды в другой статье. Это тоже вещи, о которых мы не задумываемся.
"Вопрос в другом. Зачем либералам это надо – пересматривать историю? Зачем они выбивают у страны почву из-под ног: переоценивают и оплевывают все, что связано с войной – самое святое, что осталось у пережившего крах СССР народа? Зачем гозманы ведут нас от Победы – к лузерству? К никчемности? К неполноценности?"
Отвечаю. Я не Гозман, и не могу говорить за него, я отвечу за себя.
Потому что мы - это не страна, которая когда-то давно запускала ракеты, мы не страна, которая когда-то давно выиграла Войну. Вернее, мы и все это тоже. Но в первую очередь - мы Российская Федерация, мы страна, которая живет здесь и сейчас, у нас сто сорок три с половиной миллиона населения.
Напомню одного доброго сказочника, человека, в молодости, правда, воевавшего против тогда еще не пережившего крах СССР народа, но перековался, кажется, и умершего своей смертью. Наверное, это показатель доброты и милосердия советской власти.
"Ну вот, друзья, мы и добрались до самого счастья. Все счастливы, кроме старухи лесничихи. Ну, она, знаете ли, сама виновата. Связи связями, но надо же и совесть иметь. Когда-нибудь спросят: а что ты можешь, так сказать, предъявить? И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу — большой, а сердце — справедливым."
Так вот, мы гордимся своей историей примерно так же, как старуха-лесничиха гордилась своими связями.
А ведь когда-нибудь непременно спросят.
URL записи
URL записи
И вот ещё: Оригинал взят у в Гитлер и Ленинград, сдача города и "Дождь", обреченность и мужество обреченных
читать дальше
Я вчера выключил "Дождь" как раз перед Монгайт.
Как выяснилось, напрасно.
Утром телефон разбудил вопросом - что я думаю по поводу сдачи Ленинграда немцам - и я не сразу понял, в чем дело.
В программе Монгайт как раз этот вопрос и задали - может, лучше Ленинград было сдать, чтобы избегнуть жертв?
Ну, а потом началась какая-то вакханалия (ну ладно, Яровая, - неумная юркая тетка, ну ладно, Мединский - штатный дрожащий циник, но остальные-то что на метле понеслись?) в отношении "Дождя". Кое-что можно увидеть здесь.
Так что я специально написал по поводу жертв блокады пост для "Сноба", вот он ниже. И я бы, конечно, такой вопрос в эфире никогда не задал - просто потому, что кое-что читал; просто потому, что меня по истории блокады совсем недавно весьма подробно консультировал Лев Лурье.
Но я отстаиваю право журналистов задавать любые лобовые и неприятные вопросы.
В том числе и такие: "Почему Александр Невский святой, если он убил многих русских, но ползал на коленях перед ордынцами?"
В том числе и такие: "Не проще ли было сдать Ленинград немцам, чем обрекать его жителей на смерть от голода и холода?"
Ответы на оба вопроса у меня есть, и ответ на второй звучит так: "Нет, не проще, потому что сдачу города никто бы не принял и горожан бы никто не пощадил".
Впрочем, вот развернутый текст.
Если б сдали Ленинград
На канале «Дождь» прозвучал вопрос: «Не разумнее ли было бы сдать немцам Ленинград, чтобы избежать ужасов блокады?
Вопрос, насколько понимаю, вызвал дикую ярость. «Да как посмели эти либерасты?!» и прочее.Но этот вопрос внутренне непротиворечив, более того, логичен, более того, важен, поскольку лучше благодаря жестким вопросам сложить ясную картину явления по имени «блокада Ленинграда», чем забивать голову мифами.Вопрос логичен хотя бы потому, что существует логика аналогий. Париж был сдан немцам. Париж при этом архитектурно не пострадал. Парижане при этом не пострадали — за исключением евреев, коммунистов и гомосексуалистов (им светили тюрьма и концлагерь, а начиная с 1942 года — физическое уничтожение). Так не разумнее ли было сдать Ленинград, чтобы избежать 780 тысяч смертей уже за первый блокадный год, включая самые дикие, страшные смерти — от голода и холода? (Мне приходилось говорить с блокадниками. Все они рисовали примерно одинаковую картину смертей в быту: нет отопления, не работает водопровод, нет сил, экскременты выбрасываются из окон вниз, общая апатия и угасание в апатии).
Повторяю: вопрос «Что было бы, если бы сдали Ленинград?» абсолютно логичен и нормален, потому что условное наклонение — хороший инструмент в руках историка и тех, кто неравнодушен к истории.
Так вот, в случае с Ленинградом «парижский вариант» не проходил. Весь объем документов, который к сегодняшнему дню открыт, говорит об одном: Гитлер не ставил целью завоевать, покорить или оккупировать Ленинград. Он ставил целью Ленинград уничтожить, стереть с лица земли, причем вместе с жителями (приказ №1601 от 22 сентября 1941 года). Сдача в плен не интересовал, как, скажем, не интересовали признавшие власть Гитлера евреи. Блокада и была ленинградским Холокостом. Город был окружен и должен был находиться в окружении, чтобы вымереть, — и он вымирал. Хотя сохранившиеся донесения агентов НКВД позволяют судить о нескольких приступах паники и отчаяния, возникавших в городе, принимавших в том числе и форму «открыть ворота и сдаться», — так сказать, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. А вы бы о чем думали, медленно умирая в кольце? Причем голод и смерти первыми коснулись, назовем их так, «честных ленинградцев» — тех, кто безоглядно верил партии и правительству, кто не смог (благодаря скептицизму) сделать запасы, припасы, провести подготовку к худшему и вообще увеличить витальность за счет частной инициативы.
Блокада сегодняшнему россиянину часто представляется как некая героическая, из последних сил, защита города от рвущихся захватить Ленинград нацистов. А они не рвались, они экономили силы и выжидали. И героизм блокады был совершенно в другом — в том, чтобы, умирая, не оскотиниться. А вариант «сдаться» был не то чтобы скотским, он был бессмысленным: попытки сдаться в плен, повторяю, не проходили. В случае падения Ленинград планировалось уничтожить в самом простом физическом смысле: он, в отличие от Парижа, не воспринимался как часть европейской культуры, и над пригородными дворцами гитлеровцы не тряслись. А вот концлагерей для сдавшихся жителей строить не планировалось — Ленинград сам был де-факто превращен в концлагерь по типу лагерей первых месяцев войны, когда красноармейцев просто сгоняли под стволы, не давая бежать, и не кормили.
Вот это и есть блокада, и масштаб ее таков, что в Питере действительно нет семей, ею не задетых. Дед, бабка, тетя и двое дядьев моей жены лежат где-то в общей могиле либо на Волковском, либо на Пискаревском кладбище, куда их вывезла похоронная команда с Караванной: умерли с голоду. А отца моей жены — 14-летнего подростка — вывезли в 1942-м по Дороге жизни. И если мы не едем сегодня на кладбище, то только потому, что в новостях сообщили, что там будет Путин, а это значит, что ФСО нас и близко не пустит, но это уже совершенно другая тема, хотя, думаю, Путину тоже блокада не пустой звук.
Ну, и последнее, пожалуй. Сегодня в качестве главной книги о Ленинграде 1941—1944 годов известна «Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина. Это действительно очень хорошая книга. Те, кто пообразованнее, читали и «Записки блокадного человека» Лидии Гинзбург. Но в последние годы вышло еще несколько отличных книг, рассказывающих о том же периоде. Это и «Блокадная этика» Сергея Ярова, и «Неизвестная блокада» Никиты Ломагина, и «Дневник» язвительной, недоброй, но очень наблюдательной Софьи Островской (там немало страниц блокадного периода). Отличные сборники документов издавал в последние годы Европейский университет. Было бы отлично, если бы государство выкупило права на электронные версии этих и многих других книг и выложило книги в открытый доступ (но государство, боюсь, так не сделает, потому что для него «память» — это памятники и мероприятия, а не доступность информации и легкость информационного обмена). Впрочем, это касается не только книг о блокаде, но и вообще книг о Второй мировой войне.
Дело не в жесткости вопросов, касающихся болезненной военной темы (а она едва ли не единственное, что, помимо русского языка, делает нас нацией), хотя вопросов много, например: «Нужно ли было взрывать Киев, сдавая его немцам?», «Что было бы, если бы Гитлер дошел до Урала?» (кстати, на этом допущении построен весьма недурной роман «Фатерлянд» Роберта Харриса).
Дописывая эту фразу, я гляжу в питерское окно, где над деревьями Александровского парка легко парит ангел на шпиле Петропавловки и где сквозь деревья парка пробиваются зажженные поутру факелы на Ростральных колоннах. В Питере 27 января, в день снятия блокады, выходной; снег идет.
URL записи
Я вчера выключил "Дождь" как раз перед Монгайт.
Как выяснилось, напрасно.
Утром телефон разбудил вопросом - что я думаю по поводу сдачи Ленинграда немцам - и я не сразу понял, в чем дело.
В программе Монгайт как раз этот вопрос и задали - может, лучше Ленинград было сдать, чтобы избегнуть жертв?
Ну, а потом началась какая-то вакханалия (ну ладно, Яровая, - неумная юркая тетка, ну ладно, Мединский - штатный дрожащий циник, но остальные-то что на метле понеслись?) в отношении "Дождя". Кое-что можно увидеть здесь.
Так что я специально написал по поводу жертв блокады пост для "Сноба", вот он ниже. И я бы, конечно, такой вопрос в эфире никогда не задал - просто потому, что кое-что читал; просто потому, что меня по истории блокады совсем недавно весьма подробно консультировал Лев Лурье.
Но я отстаиваю право журналистов задавать любые лобовые и неприятные вопросы.
В том числе и такие: "Почему Александр Невский святой, если он убил многих русских, но ползал на коленях перед ордынцами?"
В том числе и такие: "Не проще ли было сдать Ленинград немцам, чем обрекать его жителей на смерть от голода и холода?"
Ответы на оба вопроса у меня есть, и ответ на второй звучит так: "Нет, не проще, потому что сдачу города никто бы не принял и горожан бы никто не пощадил".
Впрочем, вот развернутый текст.
Если б сдали Ленинград
На канале «Дождь» прозвучал вопрос: «Не разумнее ли было бы сдать немцам Ленинград, чтобы избежать ужасов блокады?
Вопрос, насколько понимаю, вызвал дикую ярость. «Да как посмели эти либерасты?!» и прочее.Но этот вопрос внутренне непротиворечив, более того, логичен, более того, важен, поскольку лучше благодаря жестким вопросам сложить ясную картину явления по имени «блокада Ленинграда», чем забивать голову мифами.Вопрос логичен хотя бы потому, что существует логика аналогий. Париж был сдан немцам. Париж при этом архитектурно не пострадал. Парижане при этом не пострадали — за исключением евреев, коммунистов и гомосексуалистов (им светили тюрьма и концлагерь, а начиная с 1942 года — физическое уничтожение). Так не разумнее ли было сдать Ленинград, чтобы избежать 780 тысяч смертей уже за первый блокадный год, включая самые дикие, страшные смерти — от голода и холода? (Мне приходилось говорить с блокадниками. Все они рисовали примерно одинаковую картину смертей в быту: нет отопления, не работает водопровод, нет сил, экскременты выбрасываются из окон вниз, общая апатия и угасание в апатии).
Повторяю: вопрос «Что было бы, если бы сдали Ленинград?» абсолютно логичен и нормален, потому что условное наклонение — хороший инструмент в руках историка и тех, кто неравнодушен к истории.
Так вот, в случае с Ленинградом «парижский вариант» не проходил. Весь объем документов, который к сегодняшнему дню открыт, говорит об одном: Гитлер не ставил целью завоевать, покорить или оккупировать Ленинград. Он ставил целью Ленинград уничтожить, стереть с лица земли, причем вместе с жителями (приказ №1601 от 22 сентября 1941 года). Сдача в плен не интересовал, как, скажем, не интересовали признавшие власть Гитлера евреи. Блокада и была ленинградским Холокостом. Город был окружен и должен был находиться в окружении, чтобы вымереть, — и он вымирал. Хотя сохранившиеся донесения агентов НКВД позволяют судить о нескольких приступах паники и отчаяния, возникавших в городе, принимавших в том числе и форму «открыть ворота и сдаться», — так сказать, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. А вы бы о чем думали, медленно умирая в кольце? Причем голод и смерти первыми коснулись, назовем их так, «честных ленинградцев» — тех, кто безоглядно верил партии и правительству, кто не смог (благодаря скептицизму) сделать запасы, припасы, провести подготовку к худшему и вообще увеличить витальность за счет частной инициативы.
Блокада сегодняшнему россиянину часто представляется как некая героическая, из последних сил, защита города от рвущихся захватить Ленинград нацистов. А они не рвались, они экономили силы и выжидали. И героизм блокады был совершенно в другом — в том, чтобы, умирая, не оскотиниться. А вариант «сдаться» был не то чтобы скотским, он был бессмысленным: попытки сдаться в плен, повторяю, не проходили. В случае падения Ленинград планировалось уничтожить в самом простом физическом смысле: он, в отличие от Парижа, не воспринимался как часть европейской культуры, и над пригородными дворцами гитлеровцы не тряслись. А вот концлагерей для сдавшихся жителей строить не планировалось — Ленинград сам был де-факто превращен в концлагерь по типу лагерей первых месяцев войны, когда красноармейцев просто сгоняли под стволы, не давая бежать, и не кормили.
Вот это и есть блокада, и масштаб ее таков, что в Питере действительно нет семей, ею не задетых. Дед, бабка, тетя и двое дядьев моей жены лежат где-то в общей могиле либо на Волковском, либо на Пискаревском кладбище, куда их вывезла похоронная команда с Караванной: умерли с голоду. А отца моей жены — 14-летнего подростка — вывезли в 1942-м по Дороге жизни. И если мы не едем сегодня на кладбище, то только потому, что в новостях сообщили, что там будет Путин, а это значит, что ФСО нас и близко не пустит, но это уже совершенно другая тема, хотя, думаю, Путину тоже блокада не пустой звук.
Ну, и последнее, пожалуй. Сегодня в качестве главной книги о Ленинграде 1941—1944 годов известна «Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина. Это действительно очень хорошая книга. Те, кто пообразованнее, читали и «Записки блокадного человека» Лидии Гинзбург. Но в последние годы вышло еще несколько отличных книг, рассказывающих о том же периоде. Это и «Блокадная этика» Сергея Ярова, и «Неизвестная блокада» Никиты Ломагина, и «Дневник» язвительной, недоброй, но очень наблюдательной Софьи Островской (там немало страниц блокадного периода). Отличные сборники документов издавал в последние годы Европейский университет. Было бы отлично, если бы государство выкупило права на электронные версии этих и многих других книг и выложило книги в открытый доступ (но государство, боюсь, так не сделает, потому что для него «память» — это памятники и мероприятия, а не доступность информации и легкость информационного обмена). Впрочем, это касается не только книг о блокаде, но и вообще книг о Второй мировой войне.
Дело не в жесткости вопросов, касающихся болезненной военной темы (а она едва ли не единственное, что, помимо русского языка, делает нас нацией), хотя вопросов много, например: «Нужно ли было взрывать Киев, сдавая его немцам?», «Что было бы, если бы Гитлер дошел до Урала?» (кстати, на этом допущении построен весьма недурной роман «Фатерлянд» Роберта Харриса).
Дописывая эту фразу, я гляжу в питерское окно, где над деревьями Александровского парка легко парит ангел на шпиле Петропавловки и где сквозь деревья парка пробиваются зажженные поутру факелы на Ростральных колоннах. В Питере 27 января, в день снятия блокады, выходной; снег идет.
URL записи